Либретто оперы написано по повести Г. Мелвилла (автора "Моби Дика") "Билли Бадд, фор-марсовый матрос" и описывает события, произошедшие на английском линейном корабле "Неустрашимый" в 1797 году. В повести две основные сюжетные линии: сложные взаимоотношения между матросом Билли Баддом и каптенармусом Клэггартом - это раз, и борьба долга с совестью - два. Каптенармус (эквивалент начальника полиции на корабле) Джон Клэггарт питает к фор-марсовому Билли Бадду, любимцу команды, весьма противоречивые чувства, в конце концов решает его погубить и обвиняет матроса в подстрекательстве к мятежу. Но выходит так, что Билли Бадд случайно убивает Клэггарта и по законам военного времени должен быть за это повешен, что и исполняется. Но центральная фигура повести, на чью долю выпадает больше всего моральных терзаний - это капитан "Неустрашимого", который должен вынести Билли смертный приговор, зная, что матрос, по сути, невиновен, так как его оклеветали и спровоцировали. "В общем, все умерли".
Прелестный сюжет для оперы, не правда ли? %) Бриттен тоже так считал. Особенно, я подозреваю, его радовал
Джон Клэггарт, каптенармус, описан в повести как вполне классический Неоднозначный Романтический Герой: его прошлое никому не известно, он держится особняком от всех прочих членов команды, и никто не питает к нему симпатии, у него сложный противоречивый характер, и ему присуща, по выражению автора, некая "природная развращённость" и склонность ко злу, которую, однако, он превосходно умеет скрывать. Также он имеет интересную бледность лица, отличающую его от загорелых матросов, иссиня-чёрные волосы и фиалковые глаза "самого нежного оттенка". Полный набор, не правда ли? К этому стоит добавить, что Клэггарт умён, образован и явно получил хорошее воспитание. Что он при таких качествах забыл на корабле, да ещё начав службу с самых низов - Бог ведает.
Всё начинается в тот день, когда на английский 74-пушечный линейный корабль "Неустрашимый" прибывает пополнение в виде трёх новых рекрутов. Среди них оказывается Билли Бадд, лучший матрос торгового судна, назначенный на "Неустрашимом" фор-марсовым (фор-марс - площадка на фок-мачте). Билли - милый неискушённый юноша 21 года от роду, вся жизнь которого прошла на кораблях, и, кроме них, он ничего не видел и не знает. Помимо детского простодушия и наивности, порой граничащей с умственной отсталостью, молодой матрос отличается весёлым нравом, дружелюбием и удивительно красивой внешностью: отменное сложение, золотые волосы, синие глаза, розы на щеках - этакая помесь Аполлона Бельведерского с херувимом. Почти совершенство, если бы не один маленький недостаток: в моменты нервного напряжения Билли начинает заикаться и не может вымолвить ни слова. В первый же день своего присутствия на корабле Билли получает прозвища "Красавчик" и "Детка" - за своё наивное простодушие. Билли прост и невинен настолько, что там, где более умный и опытный человек давно бы заподозрил неладное, он всё принимает за чистую монету и отказывается принимать во внимание даже явные предостережения. А к предостережениям стоило бы прислушаться, потому что каптенармус Клэггарт, человек, призванный следить за порядком на судне, проявляет к Билли непонятное, но подозрительное внимание.
Внимание это непонятно даже самому Клэггарту - почему он не может выкинуть из головы этого матроса? Впрочем, мотивы Клэггарта, на мой взгляд, вполне красноречиво объясняются следующим отрывком:
Если взгляд Клэггерта неприметно останавливался на Билли, который во время второй полувахты прогуливался по верхней батарейной палубе, обмениваясь залпами весёлых шуток с другими молодыми матросами, взгляд этот провожал весёлого морского Гипериона задумчиво и печально, а на глаза каптенармуса навертывались странные жгучие слезы. В такие минуты казалось, что Клэггерта томит глубокое горе. А иногда к этой грусти примешивалась тоскливая нежность, словно Клэггерт мог бы даже полюбить Билли, если бы не роковой запрет судьбы. Но выражение это было мимолётным, и его как бы со стыдом тотчас сменял взгляд, полный такой неумолимости, что все лицо каптенармуса вдруг испещрялось бороздами, точно грецкий орех. Порой, заметив издали, что навстречу ему идет наш фор-марсовый, Клэггерт, когда они сближались, чуть-чуть отступал в сторону и пропускал Билли мимо себя, сверкая на него всеми зубами в притворной улыбке. Но если они встречались неожиданно, в глазах каптенармуса вспыхивали красные огоньки, точно искры под молотом в сумрачной кузнице. Эти краткие яростные молнии производили особенно странное впечатление потому, что их метали глаза, цвет которых в минуты покоя бывал почти фиалковым самого нежного оттенка.
Думаю, пояснения излишни. Лично у меня конфликт Клэггарта вызывает сильные ассоциации с историей Фролло и Эсмеральды из "Собора Парижской богоматери". Нет ничего безнадёжнее, чем любовь человека сложного и умного к существу из совершенно другого мира, наивному и безмозглому. А в случае Клэггарта это усугублено ещё и социально-психологическими сложностями.
В повести масса христианских аллюзий, а также философских размышлений о судьбе и человеческой природе. В опере это всё в достаточной степени сохранено, но у Бриттена сюжет изложен в виде флэшбека постаревшего капитана Вира, который не может забыть ту роковую историю, произошедшую на "Неустрашимом" в 1797 году (в повести капитан погибает вскоре после описанных событий, но в опере доживает до глубокой старости).
Надо сказать, меня не перестаёт удивлять сделанная Бриттеном раскладка голосов для персонажей. Ну хорошо, с тем, что оперный Клэггарт бас, я ещё могу согласиться, хотя в повести он баритон чистой воды. То, что роль капитана Вира Бриттен написал для своего спутника жизни, тенора Питера Пирса, я тоже могу понять. Но Билли Бадд - баритон?! У меня когнитивный диссонанс. Но увы, так написано, и из песни, то есть оперы, слова не выкинешь. Роль Билли Бадда исполняли и записывали многие известные лирические баритоны, как правило, англофонные: Питер Глоссоп, Томас Аллен, Саймон Кинлисайд, Томас Хэмпсон, Натан Ганн и др.
Ещё одна интересная особенность оперы - в ней нет ни одного женского голоса. Что неудивительно: действие происходит на военном корабле в конце XVIII века. А список действующих лиц насчитывает 26 человек.
Для самого первого знакомства с произведением Бриттена я бы посоветовала спектакль из Английской национальной оперы, записанный в 1988 году. Прекрасные исполнители и толковая постановка. Итак, позвольте представить:
Капитан "Неустрашимого" Эдвард Фэйрфакс Вир, по прозвищу "Звёздный Вир":
(Филип Лэнгридж, тенор)
Каптенармус Джон Клэггарт:
(Ричард ван Аллен, бас)
Билли Бадд, фор-марсовый матрос:
(Томас Аллен, баритон)
Первое, что замечаешь, нажав на кнопку Play и посмотрев минут пять - мир, изображённый на сцене, чрезвычайно мрачен и натуралистичен: палуба и стены тёмных тонов, матросы оборванные и грязные, одеты в какие-то серые тряпки, за ними присматривают надсмотрщики с палками. Сообщается о прибытии новых рекрутов, и Джон Клэггарт, начальник полиции корабля, приходит для выполнения своих обязанностей. Его сопровождают мрачные басовые аккорды, напоминающие появление Скарпиа в "Тоске". Клэггарт бледен, как ему и положено, суров, одет в чёрное и похож, честно говоря, на всё того же Клода Фролло, особенно из мюзикла. И вот среди этого гнетущего мрака, как весеннее солнышко, внезапно появляется излучающий радость и удивление Билли Бадд в синей куртке и с красной косынкой на шее. Если первых двух рекрутов Клэггарт допрашивал строго и кратко - имя, возраст, ремесло - то при виде Билли выражение его лица зримо меняется, и ему приходится сделать усилие, чтобы сохранить прежний отстранённый вид. Билли, единственный из троих, удостаивается более подробной беседы и назначается на довольно престижную должность фор-марсового, чему он искренне радуется и поёт бодрую песенку о том, как будет "царём над всеми птичками", сидя на своём марсе. Музыка Билли живая и весёлая, не имеющая ничего общего с протяжной музыкой трудящихся матросов или зловещими аккордами Клэггарта. Билли машет рукой своему прежнему кораблю, носящему название "Права человека", и восклицает: "Прощайте, Права человека! Прощайте навсегда!" Двусмысленность такого возгласа ускользает от внимания Билли, и в мыслях ничего подобного не державшего, но её замечают офицеры "Неустрашимого" и советуют Клэггарту "присмотреть" за этим парнем: дескать, слышали, какую крамолу он сказал? Клэггарт, относящийся ко всем обитателям корабля, кроме, может быть, капитана, с презрением царственной особы, согласно кивает, но выражает своё ядовитое пренебрежение, когда офицеры скрываются из виду. Тем не менее, он приказывает одному из своих ищеек следить за Билли и по возможности устраивать тому мелкие неприятности.
Тем временем капитан Вир приглашает к себе двух старших офицеров, штурмана и первого лейтенанта, чтобы распить вечером стаканчик вина и поболтать. Выпив за здоровье короля и за погибель французам, офицеры начинают разглагольствовать об опасностях мятежа на флоте и вспоминают "крамольные" слова Билли Бадда. Капитан с улыбкой отметает их умозаключения и, прислушавшись к пению матросов с нижней палубы, говорит: "Те, кто поют, счастливы, а там, где счастье, нет места мятежу."
А матросы, и среди них Билли Бадд, действительно развлекаются шутливыми куплетами. Билли кое-что понадобилось в сумке, он лезет в свой угол палубы, где висел его гамак, и - вуаля! - извлекает оттуда того самого проныру, которому Клэггарт велел следить за Билли. На закономерный вопрос: "Какого чёрта?" тип вместо ответа извлекает нож. Завязывается драка, Билли обезоруживает противника, и тут на шум является Клэггарт с подчинёнными. Выяснив, в чём дело, каптенармус без всякой пощады приказывает заковать виновника в кандалы, а Билли помогает подняться с пола и обращается к нему ласково и с улыбкой: "Handsomely done, my lad. And handsome is as handsome did it, too." ("Хорошая работа, дружок. Так же хороша, как хорош ты сам.") Но, когда все расходятся, каптенармуса случайно толкает какой-то неуклюжий пацанёнок, и на нём Клэггарт срывает раздражение, вытянув того тростью по спине. Оставшись один, Клэггарт поёт потрясающий монолог, текст которого достоин того, чтобы привести его почти целиком:
"О, красота, о, радость, доброта! Лучше бы мне не видеть её! Лучше бы я оставался в своём мире, среди того порока, в котором был рождён. Там было нечто вроде покоя, там я установил порядок, подобный тому, что царит в аду. Но увы, увы! Свет сияет во мраке, и мрак видит его, и страдает! <...> Узрев тебя, что остаётся мне? Нет выбора, нет, я обречён тебя уничтожить, стереть тебя с лица земли... <...> И всё станет так, как раньше. Тебе не спастись! Ненависть и зависть сильнее, чем любовь. Да будет так! О, красота, о, радость, доброта... Теперь ты в моей власти, ничто не защитит тебя. Ничто, ничто! Да будет так!... Ибо какова надежда, если любви удастся спастись? Если любовь останется жить и окрепнет, туда мне нет дороги... Где для меня надежда в моём царстве мрака? Нет! Не верю. Нет! Это будет слишком ужасная мука. Я, Джон Клэггарт, каптенармус "Неустрашимого", уничтожу тебя."
Как Клэггарта плющит и колбасит во время этого монолога - думаю, вы можете себе представить, но всё-таки это лучше видеть собственными глазами. Барону Скарпиа из "Тоски", на которого Клэггарт местами похож, такое и не снилось. Даже Скарпиа в исполнении Руджеро Раймонди.
Приняв окончательное решение, Клэггарт заставляет одного молоденького матроса взять деньги и отправиться к Билли Бадду, чтобы подкупить его и склонить к измене. Билли, когда матросик принимается подстрекать его, не понимает, в чём дело, и прогоняет парня. В надежде получить объяснения происходящему он рассказывает о случившемся старому матросу по прозвищу Датчанин, и тот, человек, много повидавший, открыто говорит Билли: "Тощий Франт (прозвище каптенармуса) на тебя взъелся." Но Билли, видевший от каптенармуса в свой адрес только хорошее, отказывается этому верить.
А Клэггарт, узнав от матросика, что Билли подкупить не удалось, всё равно неумолимо идёт исполнять задуманное. Поднявшись на палубу к капитану, он собирается изложить ему свои "подозрения" насчёт Билли, но их беседа прерывается: по правому борту замечен французский корабль. Следует оживлённая сцена погони за кораблём и подготовки к бою, которая, впрочем, заканчивается ничем - французу удаётся улизнуть. Клэггарт вновь настойчиво ищет аудиенции капитана и на сей раз предъявляет ему все обвинения в адрес Билли.
То, что такой умница, как Клэггарт, решился оклеветать невиновного, не имея на руках абсолютно ничего для подкрепления своих слов, я могу объяснить только одним: каптенармус впал в полное отчаяние и решил пойти ва-банк. Либо он избавится от предмета своей роковой страсти, либо его самого повесят за ложный донос, но так или иначе, всё закончится.
Капитан Вир, человек тонкий, умный и справедливый, питает большую симпатию к Билли, а вот к Клэггарту - наоборот. Он не верит Клэггарту, но чувствует, что тот желает зла Билли. "Берегись, Джон Клэггарт! - размышляет капитан. - Юноша, которого ты хочешь погубить - сама доброта, а ты - зло." Капитан велит обоим явиться к себе в каюту, чтобы устроить нечто вроде очной ставки, на которой выяснится, кто прав, кто виноват.
Когда Билли и Клэггарт предстают перед капитаном, Клэггарт, не дрогнув, в лицо Билли повторяет все свои обвинения. Билли, впав в ступор от услышанного, из-за своего заикания не может выдавить ни слова, но волнение его столь сильно, что он, не сдержавшись, наносит Клэггарту удар в лицо. Капитан Вир подхватывает упавшего каптенармуса на руки и видит, что - о, ужас! - Клэггарт мёртв. На лице капитана отражаются буквально потусторонние ужас и потрясение, словно он оказался свидетелем вмешательства Высших Сил. "Ангел сразил его, но теперь ангел должен быть повешен!" - потрясённо восклицает он. Капитан запирает злополучного матроса в отсеке своей каюты и вызывает трёх старших офицеров, чтобы собрать немедленный трибунал. Сам он выступает перед трибуналом как свидетель и беспристрастно излагает всё, что видел. Офицеры никогда не любили Клэггарта и сочувствуют Билли, но закон военного времени суров: за удар и тем более убийство старшего офицера кара - смерть через повешение на рее. Офицеры просят капитана вынести своё решение, но тот твёрдо отказывается. "Я принимаю ваше решение, джентльмены," - только и говорит он. В одночасье постарев лет на десять, подавленный, даже испуганный при виде такого, как он полагает, вмешательства Божественной власти, капитан Вир долго собирается с духом и идёт объявить приговор осуждённому. "Но какой трибунал вынесет мне приговор, если я уничтожу добро?" - мучается капитан.
Билли Бадд сидит в кандалах на оружейной палубе и поёт меланхоличную песню, ожидая рассвета и вместе с ним - смерти. Старый матрос Датчанин приносит ему стакан грога и бисквиты (ассоциация с Причастием не случайна) и сообщает, что матросы его любят и готовы силой освободить его. Билли ужасается и говорит Датчанину: "Тогда повесят и меня, и их, так им и передай." Впав в задумчивость, Билли говорит: "Я должен был убить Франта, это была судьба. А капитан Вир должен убить меня, это тоже судьба. Нам обоим приходится тяжело, но мои испытания скоро кончатся, а ему я уже не смогу помочь. Датчанин, помогите ему вы, вы все."
В четыре часа утра (как и Каварадосси в "Тоске") осуждённый встаёт под мачтой с петлёй на шее. Перед смертью Билли произносит звонко и ясно: "Да благословит Бог капитана Вира!" Тело его взмывает над корабельной палубой, и матросы молча провожают его глазами, как когда-то провожали первый взлёт Билли на фор-марс. "Безмолвие, воцарившееся в минуту казни, продлилось еще несколько мгновений, лишь подчеркнутое мягкими ударами волн о борта и шумом заполоскавшего паруса, когда рулевой на миг отвлекся от своих обязанностей, но затем в это глубокое безмолвие, постепенно нарастая, вторгся звук, который почти невозможно описать словами. Тот, кому довелось услышать отдаленный рев стремительного потока, когда после тропических ливней, разразившихся высоко в горах, но не оросивших равнины, он внезапно выходит из берегов и грозный вал устремляется вниз через леса на склонах, - тот, кому довелось услышать его первый приглушенный гул, может, пожалуй, представить себе, каким был этот звук. Кажущаяся его отдаленность объяснялась лишь тем, что он оставался пока неясным ропотом, хотя источник его был тут же - он вырывался из груди матросов, заполнивших верхнюю палубу. Ропот этот не разделялся на слова, и можно было только догадываться, что его породила одна из тех капризных перемен мыслей или чувства, которым бывает подвержена возбужденная толпа на суше - в нашем же случае он, вероятно, был вызван угрюмой злобой, охватившей матросов при воспоминании о том, как они невольно повторили благословляющие слова осуждённого. Но прежде чем ропот успел перейти в рев, ему положила конец своевременная стратегическая команда, тем более властная, что она была отдана внезапно и без какого-либо предупреждения:
- Боцман, свистать свободную вахту вниз! Проследи, чтобы на палубе никого лишних не оставалось!
И резкие звуки боцманских дудок, пронзительные, как крики морского орла, ворвались в зловещий нарастающий гул, рассеивая и приглушая его. Привычка сразу и беспрекословно подчиняться сигналам взяла верх над всем, и вскоре толпа на палубе поредела..." (c) Мелвилл
Эпилог вновь произносится от лица дряхлого капитана Вира, одетого в этой постановке по моде середины XX века, что невольно наводит на мысль: уж не осуждён ли был капитан, подобно Вечному Жиду, скитаться по свету, не зная смерти, в наказание за то, что вынес смертный приговор "добродетели и красоте"? Печально и обречённо завершает капитан свой рассказ: "То было лето 1797 года, когда я, Эдвард Фэйрфакс Вир, командовал "Неустрашимым"..."
Ричард ван Аллен, исполнитель роли Клэггарта в этом спектакле - умница! Даю голову на отсечение, что он читал повесть Мелвилла, и читал внимательно, потому что периодически у меня в голове просто всплывали цитаты. Но его Клэггарт ещё масштабнее и сложнее того, что изображён в повести. Этот Клэггарт красив и горд, с породистым чеканным лицом, полон достоинства и аристократической надменности. До того, как Билли Бадд ступил на борт "Неустрашимого", Клэггарт жил в своём более-менее устроенном мире, который, если не удовлетворял его ожиданиям, то по крайней мере был понятен в своей тупости, примитивности и предсказуемости. А Билли, воплощение света, чистоты и жизнелюбия - словно луч света, пронизавший эту блёклую тьму. Клэггарт реагирует на него с первого взгляда и ещё острее осознает, глядя на Билли, в каком мраке и гадости он вынужден постоянно пребывать. "Таких, как он, больше нет..." - говорит он словно бы про себя. А затем - "Take pride in yourself, Beauty," - говорит он Билли, и здесь это звучит, как признание и восхищение перед тем, что выше и прекраснее: "Будь горд собой, ибо ты есть Красота". А позже, когда Клэггарт мучается в своём монологе, раздираемый противоречивыми чувствами, на ум не может не прийти Мильтон:
Abash'd the Devil stood,
And felt how awful goodness is, and saw Virtue in her shape how lovely, saw
And pined his loss.
("...и посрамленный Дьявол
Почувствовал могущество Добра.
Он добродетели прекрасный лик
Узрел и об утраченном навек
Печалился...". Но по-английски лучше.)
Великолепный образ, практически идеальный Клэггарт в моём представлении.
Филип Лэнгридж с его благородной внешностью английского телевизионного актёра, играющего в исторических фильмах, и не менее благородным голосом создал умного, тонкого, сначала довольно жизнерадостного, а потом глубоко страдающего капитана. Его трагедия в данном случае сложнее и печальнее всех. Прекрасен, прекрасен совершенно.
Образ самого Билли среди трёх героев оперы наименее сложный, и Аллен ничего нового в трактовке не открыл. Пел хорошо, так же, как и все остальные. На лицо, конечно, не столь свеж и прекрасен, как должен бы быть, но где же среди баритонов найти требуемых юных Аполлонов...
Опера по большей части речитативна, а либретто почти не имеет рифм, кроме песенки моряков. Мелодии, впрочем, есть, и музыка глубоко эмоциональна. Один фрагмент до боли напоминает мне завершение второго акта "Тоски", эти медленные, затихающие аккорды, под которые Тоска расставляет свечи и кладёт распятие на грудь Скарпиа, а потом выходит со сцены. Здесь очень похожим образом завершается сцена вынесения приговора Билли Бадду, перед тем, как капитан идёт объявить о нём самому осуждённому. Но в целом это сложная для восприятия музыка. После неё очень хорошо идёт какой-нибудь Верди. Сразу такое мелодическое пиршество слышишь. %)
А через три года после описанных в "Билли Бадде" событий наступят события "Тоски"...