вот ведь трава забористая...
Но извлекла, примерно 6 страниц Ворда. Этого мне хватило, чтобы маниакально бодрствовать всю ночь и даже утром поспать совсем немного, что для меня, известного любителя сна, является прямо-таки феноменальным делом.Статьи во многом повторяют друг друга, поэтому там, где мысли совпадают, я цитирую более позднюю "Челлини и Мюссе", хотя основным источником
Если начать копаться в тексте "Лоренцаччо" так, как это делает Мари Маклин, нетрудно обнаружить, что дедушка Фрейд там не просто проходил мимо, а просто-таки присутствует везде и всюду, деваться некуда. Символический пласт пьесы очень богат. В основе его лежит противопоставление мужского и женского начал, ассоциированных со следующими парами символов:
шпага - цветок
день - ночь
солнце - луна
Священная Римская империя - Флоренция
и сопряжённые с этими символами процессы кастрации и дефлорации, а также противопоставление невинности насилию, белого цвета красному и т. д., дальше подробнее.
Начнём со шпаги, ярко выраженного символа мужественности, единственного архетипа, который признают и глубоко почитают все до единого персонажи пьесы, кроме разве что кардинала Чибо. Даже добродетельная и благочестивая мать Лоренцо, Мария, из всех многочисленных грехов своего сына больше всего ужасается тому, что он отказался взять в руки шпагу и принять вызов на дуэль.
По подсчётам Мари Маклин, собственно слово "шпага" (epée) употребляется в тексте пьесы 51 раз, близкие к нему существительные, вроде couteau, stylet, pique - ещё 81 раз, не считая многочисленных прилагательных, связанных действий и прочих производных от. Сцен, где в том или ином виде присутствуют кастрация (в психоаналитическом смысле слова), лишение силы, мужественности и т. п., насчитывается около сорока, начиная с самой первой (разоружение Маффио, брата юной девушки, которую соблазняет герцог) до 7 сцены 5 действия (бедняк, шедший с огромным ножом за Лоренцо, но так и не решившийся его убить). Олицетворением достойного и подобающего для мужчины поведения для благородных флорентийцев является Пьетро Строцци, кровью смывший оскорбление, нанесённое его сестре. (В пятом действии мы узнаем, чего на самом деле стоит весь из себя мужественный и благородный Пьетро, когда он решает продать свои услуги королю Франции, фактически - из личных амбиций вступить в связь с врагом своей родины.)
При таком раскладе Лоренцино Медичи, падающий в обморок при виде шпаги (в отличие от всех прочих мужчин, которые за неё хватаются при каждом удобном случае), - это худшее посрамление звания мужчины и члена семьи Медичи, какое только можно вообразить в рамках мышления подавляющего большинства персонажей пьесы. 4 сцена I действия, где Лоренцо намеренно падает в обморок, не желая принять вызов, особенно ярко иллюстрирует его добровольный отказ от собственной мужественности. Стоит обратить внимание, что именно в этой сцене герцог насмешливо называет его "дорогая Лоренцетта". Имя "Лоренцетта", так же, как и другие варианты имени Лоренцо, служит для обозначения одной из масок, носимых Лоренцо: в данном случае это изнеженное женственное создание, любовник (mignon) и игрушка герцога. Маклин принимает бисексуальность Лоренцо и Алессандро как данность, но замечает, что вовсе не это служит для Лоренцо источником позора в глазах общественности; в конце концов, 80% (если не 99%) флорентийских мужчин грешили этим. Лоренцо подвергается остракизму и приобретает презрительную кличку "Лоренцаччо" за свою трусость, подлость и малодушие. А сам он, говоря с величайшим презрением о том, что для того, чтобы войти в доверие к герцогу, "надо было слизать поцелуями с его толстых губ все остатки оргий", больше всего негодует по поводу того, что так унижаться и насиловать себя ему пришлось ради человека, который во всех аспектах стоит ниже его: незаконнорожденный (а Лоренцо - законный сын, безупречного происхождения), развращённый (а Лоренцо был "чист, как лилия"), неотёсанный (а Лоренцо утончён и образован). И при всём при этом на троне Флоренции, обладая неограниченной властью, сидит именно Алессандро, а Лоренцо, при всех его достоинствах... ну, мы видим, какие роли он исполняет при герцоге. Это всего лишь одна из многочисленных инверсий, извращений естественного порядка вещей до обратного, которыми изобилует пьеса.
Противоположный шпаге главный женский символ пьесы - цветок. Город Флоренция, название которого происходит от слова "цветок", на протяжении всей пьесы тоже имеет ярко выраженную женскую природу. Флоренцию сравнивают и с матерью, и со шлюхой (эдипов комплекс тоже сюда, угу). Символ лилии и её белый цвет, цвет невинности, разумеется, идут в эту же копилку. И Флоренция, прекрасная Флоренция, идеальный образ женщины для многих и многих персонажей (включая Лоренцо), подвергается дефлорации, насилию со стороны Священной Римской империи; более того, она идёт на поводу у этого насилия. Балы, оргии, маскарады - Флоренция на полную катушку использует известную максиму "Если изнасилование неизбежно - расслабьтесь и получайте удовольствие", что особенно мучит немногих осознающих это патриотов, вроде золотых дел мастера. Как и юная Габриэль, в одну ночь ставшая публичной женщиной, но не испытывающая видимых угрызений совести по этому поводу, Флоренция тоже добровольно и не без удовольствия соглашается с ролью куртизанки при императоре и папе римском. Вряд ли будет надуманным перенести примерно такое же поведение и на Лоренцо, в свою очередь дефлорированного герцогом (как в прямом смысле - приобщением к содомии, так и в переносном, путём приучения к пороку).
Кстати, о совращении Габриэль (первая сцена первого действия). Первый монолог Лоренцо, в котором он описывает удовольствие от совращения невинной девушки, весьма показателен:
[...] всё говорить и ничего не говорить, смотря по нраву родителей; медленно приучать растущее воображение воплощать свои грёзы, притрагиваться к тому, что его пугает, презирать то, что его защищает! Дело идёт скорее, чем можно думать; истинная заслуга в том, чтобы действовать наверняка. [...] какой великолепный поток, какая мощная волна под этим хрупким льдом, что трещит при каждом шаге! Никогда ещё цветущий куст не приносил более редкостных плодов... (I.1)
Во-первых, это фактически манифест плана убийства: на всём протяжении пьесы Лоренцо действует в полном соответствии с собственными словами: всё говорит и в то же время ничего не говорит, презирает того, кто его защищает, но находится в непосредственной близости к нему, действует уверенно и наверняка. Во-вторых, любопытны два последних образа: могучий поток под тонким льдом и цветущий куст. Это не только намеренное иронизирование над двумя излюбленными романтическими образами, но и гораздо более применимы эти образы к самому Лоренцо, чем к той юной девушке. Образ цветущего дерева (а цветок, как уже было сказано, есть основной женский символ пьесы) и его редкостных плодов, которые ждут того, чтобы их сорвали, являет нам первую аллюзию на процесс дефлорации, объединяющий все сексуальные пласты пьесы. Мы ещё увидим, как месть Лоренцо герцогу также является процессом дефлорации при помощи меча.
Действие вышеупомянутой первой сцены I акта происходит ночью. Ночь и связанные с ней образы - второй главный женский символ в противопоставление мужскому началу, дню и солнцу. Всего семь сцен пьесы происходят ночью, но все они имеют чрезвычайную важность. Главная сцена, убийство герцога, также происходит ночью. Лоренцо, безусловно, является неотъемлемым созданием ночи и всех её женских коннотаций: его первое появление происходит ночью, он редко ложится спать до рассвета (см. II.4), его преследует его собственный призрачный двойник, он постоянно носит маски, и никто не видит его истинного лица, причём одна из масок, Лоренцетта, является откровенно женской. Интересно ещё заметить, что в костюмированных постановках "Лоренцаччо" исполнитель главной роли, как правило, одевается сплошь в чёрное.
Ещё одна ассоциация ночи с женским началом - 2 сцена I действия, где Лоренцо, Алессандро и Сальвиати переодеваются монахинями. В ней ещё присутствует бал, символизируя продажное поведение куртизанки-Флоренции, и снова имеют место быть маски и переодевание. Вся эта сцена - очередная инверсия, переставление с ног на голову всего, чего только можно: добродетели, религии, пола, сексуальности, традиции. По меткому выражению одного из горожан: "День обратить в ночь, а ночь в день". Ещё интересно заметить связь ночи со свадьбой, ведь бал даётся в честь бракосочетания.
И, наконец, подходим к самому интересному: анализу главного события пьесы, убийства Алессандро или "кровавой свадьбы", как это событие часто именуется между строк.
Об отсутствии у Лоренцо цельной натуры упоминали и другие исследователи, и я писала парой постов раньше. Здесь важно упомянуть это в контексте того, что отсутствие у Лоренцо ярко выраженного собственного "я" лишает его замысел - убить герцога - чёткой мотивации. Мотивации-то есть, но все они настолько нелогичны, противоестественны и расплывчаты, что в этом кактусовом лесу нетрудно и заблудиться. Желал ли он освободить мать-Флоренцию от насильника-герцога, ставленника Империи? Мечтал ли о лаврах нового Брута? Была ли это личная месть за всё то, что Лоренцо пришлось испытать из-за Алессандро (испытать, конечно, из-за себя и своих тараканов, но кто же в таком признается)? Был ли это акт любви, смешанной с ненавистью (а можно ли провести границу между тем и другим)? Верно и то, и другое, и третье, и четвёртое. Но главная мотивация поступка Лоренцо, как кажется автору статьи и другим исследователям (и мне заодно), состоит в попытке обрести собственное "я" путём элиминации главной причины (или, скорее, повода для) своей внутренней раздробленности. А немаловажная часть внутреннего конфликта Лоренцо состоит в невозможности примирить в себе мужское и женское, и убийством герцога он намеревается в том числе и вернуть себе утраченное мужское начало путём сбрасывания унизительной женской роли, которую он вынужден играть. В пьесе отлично видно, насколько важен для Лоренцо ритуальный смысл убийства. Он даже меч, предназначенный служить главным орудием, выбирает "девственный", не запятнанный ещё ничьей кровью. И все визуальные образы IV действия направлены к ритуальному акту убийства и его алтарю - постели. Действие открывается декларацией Лоренцо своих последних приготовлений к ритуалу:
В моей комнате, синьор; я велю занавесить мою постель белым пологом и поставить на стол горшок резеды... [...] ровно в полночь моя тётка будет ждать вас в одной сорочке. (IV.2)
Белый цвет невинности, белый цвет смерти, белоснежное брачное ложе, алая кровь на нём и алый цвет солнца, которому захочется "узнать новости", которые оно "завтра услышит от этой ночи". (IV.1) А замечательно двусмысленный монолог Лоренцо (IV.3) выражает единственное чётко оформленное чувство при мысли о предстоящей ночи: "жгучую радость, как раскалённое железо".
Хотя подсознательная цель ритуальной "свадьбы" состоит в изменении сексуальных ролей, пока ещё Лоренцо видит Алессандро, своего "милого", в роли жениха:
Ах, милый мой, милый! Надевайте новые перчатки и платье покрасивее; тра-ла-ла! Принарядитесь, новобрачная хороша! Но шепну вам на ухо: опасайтесь её ножика! (IV.9)
Если в его саркастическом высказывании о Лукреции
Она доставила себе удовольствие совершить грех и заслужила славу своей гибелью. Она дала поймать себя живьём, точно жаворонок в западне, а потом очень мило воткнула себе в живот свой маленький ножик. (II.4)
нож был ещё орудием самонасилия, то теперь "новобрачная" готова нанести удар сама. В миг своего триумфа Лоренцо удаётся на какое-то время обрести утраченную цельность. Теперь он одновременно и мужчина, и женщина, и насильник, и жертва, и шпага, и цветок.
Девятая сцена IV действия повторяет первую сцену I действия. Она совершается тоже ночью; Лоренцо готовится к убийству герцога так же, как готовил герцога к дефлорации Габриэль. И вновь над всем царит бледная луна, богиня, соединяющая свет и тьму, алое и белое, кровь и воду, эрос и танатос.
Физическое осуществление брачного ритуала совершается быстро и ловко. Герцог, уверенный в своей мужественности и потенции, ожидающий, когда к нему придёт его очередная жертва, оказывается символически кастрирован, лишён своего меча и вместе с ним - своей чести Медичи. Ложась в постель, он видит себя в привычной роли агрессора, не зная ещё, что инверсия осуществилась. В момент кульминации его мужественная фигура играет роль женщины, ожидающей дефлорации. Лоренцо входит со шпагой в руке, впервые играя роль мужчины в их "мерзкой комедии" (по выражению Филиппо Строцци). Нанося удары трепещущему телу Алессандро, он завершает их "кровавую свадьбу" и получает напоследок вещественный знак этого бракосочетания:
Гляди, он укусил мне палец. Я всю жизнь буду хранить это кровавое кольцо, бесценный алмаз. (IV.2)
В удовлетворении от своего триумфа и утверждения мужественности, в упоении местью за собственное падение и поругание Флоренции, его радость возрождает потерянную им когда-то красоту, чистоту и цельность:
Как ночь прекрасна! Как воздух чист! Дыши, дыши, сердце, убитое радостью! (IV.2)
Но его эйфория не длится долго, триумф бесплоден и обречён. Лоренцо слишком хорошо играл свою роль труса и предателя, чтобы республиканцы поверили ему, когда он предупреждал их, что собирается убить герцога. Он сам наказывает себя. Неспособность Лоренцо примирить в себе мужское и женское начала, за исключением краткого момента владения собой непосредственно перед убийством, изображается сменой ночи в конце IV действия на день в начале V. Ночь и день служили отражением позитива и негатива в пьесе, теперь ночь и лунный свет ушли, остался лишь упоённый кровью день. Так совершается неизбежное: Флоренция по-прежнему "утопает в волнах вина и крови" (III.3), добровольная жертва нового насильника, а Лоренцо покорно умирает от ножа наёмного убийцы, обретая безымянную могилу в водах венецианской лагуны; последняя ироническая и жалкая перемена ролей в длинной череде предательств, разврата и убийств.
Там ещё было немножечко про единственных персонажей пьесы, внушающих надежду - Катарину и Тебальдео, но мы ж извращенцы, нам порок интереснее... %)) Если интересно, могу и про них рассказать.