Я читала интервью, где Курентзис объясняет концепцию. По памяти не процитирую, но я чуть не окосела. И чернокожие все - это тоже часть замысла, да.

вот, нашла в дружественном фб!

Автор Гюляра Садых-заде

«Трудно прощать, когда ты весь в шоколаде»
Теодор Курентзис о Зальцбурге, смерти и милосердии

....
— Но поговорим о «Милосердии Тита». Что скажешь об опере, о постановке?

— Эта музыка предназначалась, скажем так, для инаугурации Дональда Трампа (смеется). Моцарт писал ее для коронационных торжеств: в Праге должна была пройти церемония коронования австрийского императора Леопольда Второго. И несколько пражских эстетов, которые очень уважали Моцарта после постановки его «Дон Жуана», нашли либретто Метастазио; это было старье, написанное пятьдесят лет назад. Для Моцарта — революционера, свободного масона — тема возвеличивания и прославления верховной власти была, конечно, совсем неинтересна. Ведь масоны были носителями свободного духа, они стремились создать в Европе общество, основанное на равенстве и братстве, упразднить королей, абсолютистскую власть. Их идеи в итоге привели к революциям в Европе.

К тому же Моцарту была неинтересна форма оперы-сериа: он к тому времени уже написал трилогию на либретто Да Понте и вовсю трудился над сочинением первой волшебной немецкой оперы — «Волшебной флейты». Но ему заплатили в два с половиной раза больше обычного — а финансовые дела Моцарта в то время были в плачевном состоянии. И он согласился — работа была срочная, нужно было успеть написать оперу чуть ли не за две недели.

Тем не менее даже на таком материале Моцарту удалось найти какие-то радикальные решения. Например, финал первого акта — там толпа мятежников поджигает дворец императора, но Тит спасается от покушения. Моцарт решил сделать такой финал, в котором Тит отсутствует на сцене. Моцарт отправляет его в этот момент пить шампанское. У Метастазио такого не было. Потом, уже во втором акте, Тит выходит и поет арию «Che orror! Che tradimento!» — «Какой ужас! Какая измена!» Император и императрица, присутствовавшие на премьере в Праге, были в шоке. Они выходят из ложи, и императрица София — она была итальянкой — восклицает: «Porceria tedesca!» («Немецкое свинство!»).

Теперь я расскажу, что мы сделали с Селларсом. Если представить, что Моцарт жив и с нами, я думаю, он бы не желал помпезной постановки. И мы сделали спектакль очень строгий и минималистический, чтобы подчеркнуть личное высказывание Моцарта.

Император Тит, когда он еще был генералом, уничтожил Иерусалим, разрушил Иерусалимский храм и жестоко подавил Иудейское восстание. После этого Тит устроил шоу в Риме — триумфальное шествие, как было принято. И в процессе этого шествия он показывал, как устроил самый большой геноцид евреев. Тит создал тайную полицию в Риме, которая следила за всеми. То есть это был человек, совершивший массу преступлений. Но при этом он был безумно влюблен в иудейскую принцессу Беренику. В Талмуде написано (и это читают до сих пор в ешивах), что после того, как Тит так обошелся с евреями и разрушил Храм, Иегова послал червя, и этот червь забрался к нему в голову и съел его мозг. И действительно: Тит вскоре после воцарения умер.

Так что же случилось с Титом? Он, как и апостол Павел, сначала был врагом христианства, но потом разительно переменился. У него случилось любовное разочарование. Когда было великое извержение Везувия и пострадали тысячи римлян, он дал личные деньги для поддержки несчастных. Когда в Рим пришла чума — он выделил деньги на строительство больниц. То есть из монстра он превратился в добродетельного, сострадательного человека. Вот это и есть clemenza — милосердие.

В нашем спектакле все римляне — чернокожие, а все беженцы — белокожие.

Мы с Питером Селларсом поставили спектакль как историю человека, который вел истребительную войну, разорил страну. Беженцы из нее появились в Риме. Тит дает им приют, деньги на обустройство — в этот момент на сцену вывозят слитки золота. Он даже находит в толпе беженцев Секста и его сестру Сервилию, находит Вителлию — дочь одного из предыдущих императоров Рима — и говорит: мы будем жить вместе. То есть он создает с ними семью.

Вителлия уговаривает Секста совершить теракт — убить императора. И тут мы включаем в оперную партитуру Адажио и фугу, чтобы придать этому моменту некое высшее духовное измерение. И еще включаем куски из До-минорной мессы. Из-за этого опера несколько удлиняется.

Секст готовится к теракту — в точности по либретто. Но Тит это замечает — и он специально идет впереди Секста, как бы давая ему возможность выбора. Секст, который боготворит Тита как своего благодетеля, почти что отца, колеблется. Но тем не менее он, словно оружие, заряжен Вителлией на убийство — и он стреляет в Тита. Тит смертельно ранен.

Второй акт начинается с Kyrie eleison — мы видим людей со свечами и цветами, они несут их к месту теракта. Тит умирает в больнице — но перед смертью со всеми прощается и всех прощает. В финале он в отчаянии поет: «Оборвите, о вечные боги, оборвите мои дни». И сам срывает c себя всякие медицинские трубки, вываливается из постели — и умирает в мучениях. Потому что не может пережить предательство тех, кого он считал своими близкими.

Заканчивается опера звучанием Масонской мессы Моцарта, текст которой мы перевели на иврит. И мимо мертвого Тита проходят призраки всех убиенных им евреев и обступают его тело, заключая в живой круг. Так заканчивается спектакль.

— То есть сюжет переделан?

— Вообще не переделан. Да, Тит ранен в конце первого акта, и потом он умирает весь второй акт. Только в этом разница. Просто Селларсу понадобилась более сильная мотивация, чтобы объяснить, почему Тит прощает всех. Трудно прощать, когда ты весь в шоколаде, когда ты благополучен. А когда человек понимает, что он уже не жилец, — тогда происходит переоценка ценностей. Это очень тонкая работа. Мы с Питером Селларсом, когда работаем, выверяем все очень тщательно — все мотивы поведения, все передвижения буквально до сантиметра.

— И хор замечательно показал себя на премьере…

— Второго такого хора в мире нет; это все говорят. Здесь никто не может такого делать, как наш хор: так петь и притом так играть.

Да, еще хотел добавить: в нашем спектакле все римляне — чернокожие. Тита поет Руссель Томас. Публио — Уиллард Уайт. И Аннио — Жанин Де Бик. А все беженцы — белокожие. Такая вот деталь.

Там огромное интервью, это кусочек только про Тита я скопировала,.

Гении же ж! Что один, что второй. %))
Тут никакой опыт современной режиссуры не спасает от окосения.

А ведь я помню, как меня возмущало, что в Новой Опере в Царской невесте увертюра вставлена посреди действия. Ах, юность юность!